Биляна Срблянович - Кузнечики [=Саранча]
Надежда: Я умею читать по губам.
Макс: На самом деле?
Надежда кивает головой.
Надежда: И про твою жену я тоже знаю.
Макс: Об этом тоже пишут в Интернете?
Этот выход в ресторан становится похож на наказание.
Надежда: Мне все равно. Это касается только тебя.
Оба замолкают.
Макс: Ты действительно можешь читать по губам?
Надежда довольно кивает головой.
Надежда: Это не так уж и трудно.
Макс: Ну вот, видишь, еще кое-что умеешь. Не только гримировать.
Надежда: Хочешь, я расскажу тебе, о чем они говорят?
К Максу понемногу возвращается энтузиазм.
Макс: Почему бы и нет. Давай!
Надежда смотрит в сторону полицейского засранца. Немного сосредотачивается, потом снова смотрит.
Надежда: Завтра они собираются взять начальника почты. Из-за сокрытия налогов.
Макс: Ты меня разыгрываешь?
Надежда: Нисколько. Это засранец этот сказал.
Максим оборачивается. Смотрит на доносчика.
Макс: Ты уверена?
Надежда: Он только что это сказал. Я видела.
Макс достает мобильный телефон из кармана пиджака. Набирает какой-то номер и, довольный собой, ждет соединения.
Макс: Надежда, ты опасный человек. Правда. Давай-ка, подсмотри еще что-нибудь.
Макс говорит по телефону.
Макс: Алло, это я. Слушай, проверь-ка мне…
Затемнение
II
Холл какого-то большого и серьезного учреждения. Мраморные колонны, облицованные мрамором стены, мраморный пол, мрамор при входе. А где-то там за горизонтом нашего зрения множество больших дверей. Везде двери, которые с трудом открываются и тяжело закрываются. Милисав Симич, ветхий старик, худой и высокий, в мокром плаще, сидит на одном из деревянных стульев и, держа подмышкой портфель, мнет его. Возле него нервно прохаживается Милан, бывший его студент, а сейчас постоянный шофер своего отца. Потому что то, что он окончил школу, совсем не значит, что он чему-то научился. Симич, свернулся на стуле, вжался в собственный скелет. От его метра девяносто осталась ровно половина. Милан ходит и говорит, ходит и говорит.
Милан: Мой отец играет в лото. Уже тридцать пять лет, каждый день. Тридцать пять лет каждый день мой отец просыпается каждое утро первый, первый умывается, первый бреется, варит кофе, закуривает трубку и садится за кухонный стол. И тогда начинает: раскладывает числа, развивает системы, сравнивает, предсказывает, ищет дебютную комбинацию. Мой отец уже тридцать пять лет каждый день своей жизни пробует чем-то овладеть.
Где-то, в конце какого-то коридора, медленно со скрипом открываются какие-то двери. Милисав Симич встает, но не делает ни единого шага. Остается стоять здесь, возле своего стула, как какой-то испуганный пес, и слушает. Он прислушивается к стуку мужских шагов по мрамору. Шаги приближаются, потом удаляются. Двери с шумом закрываются.
Милан: Это еще не он.
Симич разочарованно садится. Милан делает паузу. Мы думаем, что он уже совсем замолчал, но он продолжает.
Милан: Мой отец каждое утро, уже тридцать пять лет, берет какое-нибудь важное число и вокруг него развивает целую систему. Он ставит на даты, на дни рождения, на юбилеи великих и малых сражений, на даты террористических актов, государственных катаклизмов, неизвестных войн. Он играет на номера букв в именах известных людей, исторических личностей или родственников, друзей, знакомых, королей, соседей, писателей, всех своих предков.
Симич вдруг наполовину привстает со стула и прислушивается, как какой-то худой сказочный мышонок. Водит носом и ушами, как будто старается услышать то, чего услышать нельзя.
Милан: Да нет ничего. Рано еще.
Симич смотрит на Милана. Он не утруждает себя, чтобы что-нибудь сказать. Милан садится. Вернее, просто бросает свое тело на стул рядом с Симичем.
Милан: Мой отец уже тридцать пять лет каждый день своей жизни каждого человека, которого встречает, просит загадать ему какое-нибудь число. Каждого, абсолютно каждого.
Милан грустно прибавляет.
Милан: Каждого, кроме меня.
Симич смотрит на молодого человека, который находится рядом, но на самом деле не видит его. Потому что Симич ждет, собранно ждет. В уголках сухих губ почти уже собралась белая слюна, потому что от того, что он нервничает, он не может ни говорить, ни даже глотать. Он сказал бы что-нибудь Милану, если бы мог и если бы знал что. Двери в глубине коридора открываются и сразу же со скрипом закрываются. Симич вскакивает. Его портфель переворачивается, и из него выпадают какие-то книги. Но шанс, что что-то произойдет, уже позади. Милан собирает книги. Симич просто стоит. Ему стыдно, что он так нервничает. А еще больше потому что он поддался своим слабостям и рефлексам. Он стоит, обезумевший от переживаний, с пересохшим ртом, мокрый и красный от нетерпения. Милан собирает все книги.
Милан: Почему Вы не разденетесь? Разве Вам не жарко? Дождь давно прошел, сейчас почти тридцать градусов.
Симич ничего не понимает.
Милан: Давайте, снимите свой плащ. Вам станет легче.
Профессор Симич, как маленький ребенок, слушается, что ему говорят, и снимает плащ. Он остается в выходном костюме, в белой накрахмаленной рубашке, в галстуке, завязанном мертвым узлом.
Милан: Выходной костюм? Это Вы специально?
Милан подмигивает старику.
Милан: И у моего отца тоже есть такой. В первом правом ящике рабочего стола. Там лежит даже инструкция, как его хоронить. Фото для памятника, список кто должен говорить, кого позвать, а кого нет. И туда же он положил и костюм. Точно такой же. Это лучшее, что у него есть.
Симич смотрит на свой погребальный костюм. Поправляет лацканы.
Милан: Наберитесь терпения. Поверьте, это всегда отнимает много времени. А в это время года, когда готовится заседание городского совета, они могут сидеть часами. Рассматривают всякие предложения, обсуждают кандидатов, их заслуги. Пока у них животы ни заурчат. Садитесь.
Симич садится. Точнее, тело Симича соглашается сесть. Но сам Симич остается стоять. Милан кладет книги ему на колени.
Милан: Не переживайте. Я наблюдаю за всем этим годами. Если мой отец за кого-нибудь берется, то его обязательно примут. Это абсолютно точно.
Губы Симича наконец растягиваются в улыбке. Точнее, изменяется лицо. Губы начинают чуть-чуть дрожать. Но Милан знает этого человека, друга своего отца, которому они с отцом многим обязаны. Поэтому знает и его настоящую улыбку. Милан говорит мягче.
Милан: А это что у Вас?
Милан рассматривает названия книг, которые лежат на коленях Симича. Читает.
Милан: «История права в Илирии» профессора Милисава Симича. А, так это Ваша?!
Симич кивает.
Милан: Я не знал, что у илирийцев была правовая система.
Симич: Не было.
Симич взрывается. Ну, наконец-то он заговорил! Он просто не смог сдержаться. Милана, однако, это не удивляет. Ему знаком этот напряженный голос. Он с интересом рассматривает другие книги.
Милан: Посмотрим, что тут у Вас еще есть… «Государство и государственность», Милисав Симич. Опять про илирийцев?
Симич: Нет.
Милан: Я знаю, помню. Это же был учебник, да?
Симич: Рекомендуемая литература.
Милан читает дальше.
Милан: «Сны и бессонница». Стихи! «Бессонница». Я не знаю этого слова…
Симичу этого достаточно. Он берет книги и кладет их в портфель.
Милан: Профессор, а Вы и стихи пишете?
Симич опять не отвечает. Он уже сказал то, что хотел сказать. Больше он говорить не хочет.
